(«За здравие» или «За упокой»?)
Вчитываясь в тексты и вслушиваясь в речи о будущем нашей страны, нельзя не заметить крайней полярности высказываемых взглядов. Одни утверждают, что Россию ждет великое будущее, другие предрекают скорое окончание ее существования. Впрочем, крайности вообще свойственны русскому дискурсу, о чем бы ни зашла речь. Одни говорят, что у нас все просто замечательно, другие – что у нас все никуда не годится. Наиболее отчетливо такое противостояние было сформулировано еще во времена Николая I, когда Чаадаев написал свои «Философические письма», в первом из которых были такие строки о нашем прошлом: «Сначала дикое варварство, затем грубое суеверие, далее – иноземное владычество, жестокое, унизительное, дух которого национальная власть впоследствии унаследовала…Одинокие в мире, мы миру ничего не дали, ничего у мира не взяли, мы не внесли в массу человеческих идей ни единой мысли, мифы ни в чем не содействовали движению вперед человеческого разума, а все, что нам досталось от этого движения, мы исказили. Начиная с самых первых мгновений нашего социального существования, от нас не вышло ничего пригодного для общего блага людей, ни одна полезная мысль не была выдвинута из нашей среды…» (П.Я. Чаадаев. Сочинения. М., 1989, с. 19, 25). Эти соображения тогда же вызвали резкий отпор: граф А.Х. Бенкендорф, шеф жандармов, заявил: «Прошедшее России было удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается ее будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение». (http://www.aphorism.ru/494.shtml). Но возражали не только одиозные фигуры вроде шефа жандармов - наш гений, А.С. Пушкин, откликаясь на писания своего друга, сказал, что не желает себе иной истории.
С тех пор так это и идет: одни утверждают, что мы чуть ли не сверхчеловеки, и таковыми нас вот-вот признает весь мир, другие – что мы недочеловеки и никогда нам с нашей суконностью не выбиться в «калашный ряд». (То же самое в писаниях о нашем братстве: то это собрание ангелов, то – собрание лицемеров, а то и вовсе откровенных негодяев.) Ни тем, ни другим оценкам лучше не доверять. Ясно, что есть у нас достоинства, но есть и изъяны, а вот здоровая середина никак не дается, и людей заносит то в одну, то в другую сторону.
И прежде всего как раз тех, кто берется рассуждать о том, какое у нас было прошлое и какое будущее нас ждет. Выбора не оставляют: если ты не в восхищении – значит ругатель, противник всего русского, русофоб. Если ты находишь что-то положительное – мракобес, обскурантист, противник прогресса и подлинного процветания отечества. Словом, как говорил один из авторов сборника «Из глубины» (продолжение знаменитых «Вех»): «Либо мы сами себя неистово колотим, либо нас неистово колотят, иного способа жить вместе, иного способа осуществлять свое национальное «самоопределение» мы как будто не знаем» (Вехи. Из глубины. М.,1991, с.444).
Но тогда, как вопрошал один киноперсонаж: «Куды ж хрестьянину деться?» Некуда: можно только «во здравие» или «за упокой». И лишь такие трезвые и ясные умы, как покойный С.С. Аверинцев, могли с чистой совестью заявить: «Должен сказать, что я — решительный противник всех попыток, русофильских и русофобских, красить всю историю России в один цвет, скажем, редуцировать все русское к какой-нибудь русской сказке, предпочтительно об Иванушке-дурачке» (Сергей Аверинцев. Горизонт семьи. О некоторых константах традиционного русского сознания // Новый мир. 2000, № 2, с. 172).
В целом же интеллектуальный настрой в нашем обществе таков, что оттесняет здравомыслие куда-то на периферию, где оно и существует в виде отдельных текстов, которые мало влияют (совсем не влияют?) на ход жизни. И тексты о нашей стране обычно представляют собой либо панегирики, безудержное хвастовство, сплошное превозношение, либо сплошное поношение отечества, словно исходящее из тезиса: «Из России может ли быть что доброе?»
Может, очень даже может. Хотя не одно оно, к сожалению.
Когда это началось и почему Такое двоегласие было не всегда, но впервые оно послышалось уже довольно давно, чуть ли не полтысячелетия назад. Нашим первым интеллектуалам была свойственна скромность, даже сверхскромность, они считали себя почтительными учениками и потребителями «греческия мудрости». Но потом в русских умах произошел переворот, последствия которого сказываются по сей день. О его сути лучше всего сказал наш замечательный историк Василий Осипович Ключевский, на мысли которого мы и будем опираться. Придется принести извинения за длинные выдержки из его трудов, но без них не обойтись. Несколько слов о его терминологии: В.О. Ключевский часто использует слово «интеллигент», но надо иметь в виду, что у него это слово не имеет нынешнего почти мистического значения: «интеллигент» для него – любой образованный русский человек, который «грамоте хитр».
Поначалу, считает В.О. Ключевский, наш книжник был необычайно скромен: «Как взглянул русский разумный и понимающий человек на просвещенный мир сквозь привозные книги, так и впал в крайнее уныние от собственного недостоинства, от умственного и правового убожества. Русская земля показалась ему таким бедным, заброшенным уголком Вселенной, где ни Христос не ходил, ни пророки не пророчествовали, ни апостолы не ходили своими стопами. Тогда русский ум припал жадно к книгам… Так народился первый достоверно известный по письменным памятникам тип русского интеллигента, побиравшийся под окнами европейских храмов мудрости плодами чужого ума, крупицами с духовной трапезы, на которой ему не было места» (В.О. Ключевский. Неопубликованные произведения. М., 1983, с.301).
Но потом произошли события огромной важности. Русь подпала под власть Орды. «Начавшаяся образовательная работа, - продолжает историк, - приостановилась. Вооружившись привычным смирением, русский народ мужественно перенес это несчастье, собрался с силами, построил крепкое национальное государство и сбросил с себя азиатское иго. Но тогда открылось необычное зрелище. Оказалось, что легче было перенести татарское иго, чем собственное величие. Политические и национальные успехи разрушительно подействовали на умственную дисциплину образованного русского человека: он утратил смирение и возгордился… Взирая на подвиги своего народа в борьбе с врагами, совершенные без посторонней помощи, русский книжник XVI в. посредством логического скачка пришел к убеждению, что и ему, образованному русскому человеку, нечего искать на стороне, что у него дома есть все нужное для его умственного и нравственного преуспеяния, что завет отцов и дедов дает ответы на все вопросы, которые могут возникнуть среди потомков. На беду случилось обстоятельство, облегчившее этот скачок. Византия, духовная наставница Руси, надела на себя азиатское ярмо незадолго до того, как ученица сбросила его с себя. Сметливый ум русского книжника нашел внутреннюю связь между этими событиями: значит, в Византии пало истинное благочестие, а Русь засияла им паче Солнца во всей поднебесной, и ей суждено стать вселенской преемницей Византии. Оставшись без учителя, русский книжник сам почувствовал себя в роли учителя, самодовольно осмотрелся кругом и мир преобразился в его глазах: все ему представилось теперь не так, как представлялось прежде. Русская земля… явилась последним и единственным в мире убежищем правой веры и истинного просвещения; Москва, до которой не дошел ни один апостол, как-то оказалась Третьим Римом, московский царь остался единственным христианским царем, а сам он, этот московский книжник, еще недавний «новоук» благочестия, вдруг очутился единственным блюстителем и истолкователем истинного христианства, весь же остальной мир погрузился в непроницаемый мрак неверия и суемудрия… Куда девалось его прежнее смиренномудрие? Из скромной трудолюбивой пчелы он превратился в кичливого празднослова, исполненного «фразерства и гордыни», проникнутого нехристианской нетерпимостью. Не находя истинного православия нигде за пределами Русской земли, он неправославных христиан не захотел удостоить даже звания христиан, а его прямой предшественник, русский образованный летописец XII в., немцев-католиков, ходивших в Третий Крестовый поход биться за гроб Господен, не усомнился признать «святыми мучениками, проливавшими кровь свою за Христа». «Доброе дело, писали на Руси в XI в., читать книги, особенно всякому христианину…» А в XVI в. на Руси были учители, которые строго-настрого заповедовали любознательным юношам не читать много книг. Смотрите, говорили они, стращая последствиями этого опасного занятия: вот один от книг ум исступил, другой в книгах «зашелся», третий в ересь впал. Прежде высшей похвалой для образованного русского человека было сказать о нем, что он «муж книжен и философ». Теперь этот образованный человек даже хвастался своим незнанием философии и презрением к ней. «Братия! – поучал он, - не высокоумствуйте; если кто спросит, знаешь ли философию, ты отвечай: Эллинских борзостей не знах, ни ритарских астрономов не читах, ни с мудрыми философами не бывах, философию ниже очима видех»… Этот самонадеянный грамотей-мастер, уверенный, что все может понимать, ничего не зная, и был вторым типом русского интеллигента, и самой характерной особенностью этого типа были гордость личная и национальная» (Там же, с. 302-304).
Это привело к тяжелым последствиям: «…новое миросозерцание, усвоенное образованным русским человеком, было отречением от прежних идеалов, от связи с миром, откуда принесены эти идеалы, от дальнейшей работы над собой, своими нравами и порядками; надменный русский книжник малодушно признавал торжество доморощенного, низменного, некнижного понимания над прежним - возвышенным, книжным, отказывался от мышления во имя предания, от новых знаний во имя повторения задов» (Там же, с. 306).
Тип «надменного празднослова» благополучно дожил до наших дней, равно как и стремление к изоляции от мира. Хвастливость, кичливость, высокомерие просто сочатся из многих нынешних писаний о нашей стране, ее судьбе и предназначении и заглушают трезвые голоса, которые, к счастью, тоже не умолкают, хотя и не очень слышны. Самовлюбленность, это «хроническое заболевание русского сознания», по выражению С.Л. Франка, опять расцветает пышным цветом. Снова громко вещают о «Третьем Риме», о чем тоже надо сказать несколько слов. Разумеется, всякий волен придерживаться этой концепции, если есть к ней влечение. Но стоит прислушаться и к тем, кто считает ее порочной, а такие голоса в истории русской мысли тоже звучали.
Начнем с того, что другие православные вне России не разделяют эту концепцию, и сама она не имеет никаких библейских оснований. Кто сказал, что с библейской точки зрения быть каким бы то ни было по счету Римом – хоть первым, хоть вторым, хоть третьим - хорошо? Ветхий Завет вообще не знает Рима, в Новом Завете он упоминается, но отнюдь не в лестном контексте. Большинство богословов сходится на том, что вавилонская блудница из Откровения – это и есть Рим. Он - «Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным» (Откр 17,5), и страшный гнев Господа обрушится на него. При первом Риме – и под его владычеством - жил Сам Спаситель, но Он не изрек ни единого слова похвалы ему. Однако Он и не сопротивлялся ему, хотя были и есть желающие истолковать земное служение Спасителя как призыв к сопротивлению всякого рода угнетению: социальному, иноземному и т.д. Особенно ярко эта тенденция проявляется в так называемых «теологиях родительного падежа», из коих наиболее известна «теология освобождения». Но Христос Сам сказал Пилату, представителю первого Рима: «Царство Мое не от мира сего» (Ин 18, 36), открыто противопоставив Свое Царство как раз Риму. Эти Его слова и делают восхищение каким бы то ни было Римом чрезвычайно затруднительным для христиан.
Второй Рим, Константинополь или Царьград, судя по его судьбе, тоже не пользовался благоволением Господа. Первоначально, как показал не только Ключевский, но и многие другие русские историки, наши книжники смотрели Византии в рот, да и потом были у нас (и сейчас есть) мыслители и богословы, которые преклонялись перед Византией, а Константин Леонтьев, например, и вовсе отрицал самостоятельность русских начал, считая, что Россия всего лишь не очень умело пользовалась византийским наработками. Но, с другой стороны, были у нас мыслители, которые называли Византию не иначе как «презренной» и «растленной». Такая же репутация была у нее и в Европе, и, возможно, к тому были известные основания.
Сейчас у нас ни один текст об отношении православия и католичества, - Византии и России с одной стороны, и Запада - с другой, не обходится без упоминания захвата и разграбления Константинополя крестоносцами в 1204 г. Деяние и впрямь не похвальное, оно заслуживает всяческого осуждения. Историк я никакой, мои исторические знания очень ограничены. Но все же недавно пришлось вновь проштудировать «Постижение истории» Арнольда Тойнби в связи с участием в одном проекте в своем академическом институте. И у него нашел упоминание о том, что в 1198 г., т.е. за шесть лет до этого печального события, византийцы вероломно умертвили всех «франков» на территории Византийской империи, что, естественно, вызвало на Западе соответствующую реакцию. И это, несомненно, сказалось на последовавших событиях – в памяти крестоносцев это злодеяние было еще очень свежо, на что они ответили своим злодеянием.
Глубже всего значение концепции Третьего Рима для России показал Владимир Сергеевич Соловьев в знаменитом стихотворении «Панмонголизм», где он писал:
Судьбою павшей Византии
Мы научиться не хотим,
И все твердят льстецы России:
Ты - третий Рим, ты - третий Рим.
А заканчивается это стихотворение так:
О Русь! Забудь былую славу!
Орел двуглавый сокрушен,
И желтым детям на забаву
Даны клочки твоих знамен.
Смирится в трепете и страхе,
Кто мог завет любви забыть…
И третий Рим лежит во прахе,
А уж четвертому не быть.
И он же предупреждал: «Глубокая внутренняя ложь, разъедающая нашу жизнь и могущая погубить нас тою же гибелью, какою погибла Византия, состоит в следующем извращенном рассуждении… «Россия обладает истинною формою христианства - православием, наиболее могущественного и неограниченного государственною властью - самодержавием, и, наконец, своеобразным и превосходным национальным характером; вся наша задача состоит в том, чтобы сохранять, усиливать и распространять эти преимущества, поглощая или подавляя все инородные элементы - вероисповедные, исторические, национальные - в пределах нашей империи; в этом заключается истинная национальная политика, для торжества которой все дозволено, всякие способы обмана и насилия, которые в других случаях вызывают негодование, становятся хорошими, когда служат русскому делу». (Цит. по: Логос № 50, 1995, с. 332).
Это предвидение нашего великого философа осуществилось: в ХХ веке страшная трагедия постигла «Третий Рим», на три четверти века попавший в большевицкое пленение, из которого, по мнению некоторых аналитиков, никак не может выпростаться, увязнув в филетизме.
Лучшие православные мыслители давали концепции Третьего Рима весьма точную оценку. Академик С.С. Аверинцев говорил: «Скажем, мечта о “Святой Руси” была создана русским благочестивым фольклором, а позднее, уже в XIX в., подхвачена и переосмыслена идеологией и литературой славянофильства; как ее ни оценивать, вероучительного статуса в русском Православии она не имеет и иметь не может. Лишена такого статуса и формула старца Филофея о Москве как “Третьем Риме"» (Сергей Аверинцев. Cмысл вероучения и формы культуры // Христианство и культура сегодня. [Доклады на конференции “Христианство и культура сегодня “ (Неаполь, 12-13 октября 1993 г.). М., 1995, с. 39-46).
Тем не менее концепция Третьего Рима возрождается, несмотря на все предостережения лучших русских умов. И пусть бы ее – но когда идеи такого рода начинают торжествовать в обществе, когда они кладутся в основу реальной политики, это не может не настораживать, ибо тут кроется явная опасность для нашей страны. Говорят, что Третий Рим – всего лишь символ, но из слов и некоторых дел явствует, что имеется в виду совершенно конкретные вещи, из коих главная – «чтоб боялись и уважали». Третий Рим как идея, как символ имеет полное право на существование. Но Третий Рим как государственная доктрина может привести к очень нежелательным последствиям. Тут сказывается непродуманность, отсутствие глубокой умственной проработки построений такого рода. Они редко имеют серьезное научное обоснование, у нас часто фигура уподобления, обычное сравнение вдруг получает статус теории, концепции, доктрины.
Думается, именно это случилось с концепцией Третьего Рима. Она тоже первоначально представляла собой не более чем фигуру уподобления, и возникла она, кстати сказать, не на Руси, а на Балканах – еще до Филофея тамошние книжники называли Болгарское царство Третьим Римом. И только потом Филофей написал свое знаменитое «Два убо Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти...». Но и на Руси, помнится, Филофей был не первым с этой фигурой: за несколько десятилетий до него кто-то из монахов уже говорил о русском Третьем Риме, только отводил эту роль не Москве, а Твери.
Мы часто обходимся афоризмами или своего рода мантрами там, где нужен силлогизм, нужна серьезная научная работа. Мантра о Третьем Риме – одна из них, она не имеет ничего общего с реальностью. Потому что первый Рим вовсе не «падоша», он как стоял, так и стоит со времен апостола Петра, и от тех же времен не прерывается цепь его преемников, епископов Рима, которые и являются папами, хотя в истории папства не все страницы блестящи, что сейчас признает и Ватикан. А вот второй Рим действительно пал в 1453 г., с чем мало кто спорит а третий, как полагают многие историки, - в 1917 г. (а староверы вообще относят время его падения к XVII веку). Так что католики тут могут усмотреть явное указание на то, что был и есть и будет только один Рим. И чтобы в наши дни повторять мантру про Третий Рим нужно в упор не видеть реальности, нужно переместиться в мир грез и сновидений, что для слишком многих не составляет никакого труда и даже выдается за особую духовность. От мантр не отказываются потому, что они несут в себе значительный мобилизационный потенциал, хотя и мешают рациональному постижению действительности и ориентации в ней.
Большевики прекрасно поняли этот потенциал и наловчились выдвигать хлесткие лозунги, которые действительно мобилизовывали падкие до них массы. Но рано или поздно обнаруживается разлад между реальностью жизни и виртуальностью лозунгов, и наступает кризис, свидетелями и участниками которого стали все мы в конце ХХ века. Произошел он отчасти и потому, что, как было замечено еще сто лет назад, сами творцы таких лозунгов «..часто страдают излишней верой в силу своих призывов» (Вехи. Из глубины. М.,1991, с. 395).
Но и после кризиса многие опять берутся за свое – за безудержное самовосхваление и самопревознесение. Хотя оснований для этого не так уж много, как, впрочем, мало их было и в период зарождения доктрины Третьего Рима. Об этом В.О. Ключевский тоже сказал веское слово: «На Стоглавом соборе, - писал он, - царь представил пастырям русской церкви докладную записку, из которой было видно, что православные русские миряне не научены молиться, в церкви ведут себя, как в корчме; стоят в шапках, празднословят, шумят и смеются, ругаются так, что и у иноверцев не творится такого бесчиния, заражены пороками, которые и называть противно, что и пастыри не лучше своих овец, сами живут «во всяком безчинии и пианстве», церковные службы совершают не по уставу, в церквах на глазах мирян, пьяные сквернословят и дерутся, грамоте плохо знают и еще хуже учат.., в монастырях «вся злая совершаются», иноземцы, смотря на все это, дивятся и хохочут» (В.О. Ключевский. Указ. соч., с. 307).
Как продолжалосьНо потом история поставила Россию перед выбором: или войти в семью европейских народов и государств, или замкнуться в самодовольной изоляции и исчезнуть. Как писал В. О. Ключевский, русский книжник «…очутился в неловком положении: то, что он знал, оказалось ненужным, а что было нужно, того он не знал. Он знал возвышенную легенду о нравственном падении мира и о преображении Москвы в третий Рим, а нужны были знания артиллерийские, фортификационные, горнозаводские, медицинские, чтобы спасти третий Рим от павшего мира. Он мог по пальцам пересчитать все ереси римские, люторские и армянские, а вопиющих домашних пороков не знал или притворялся не замечающим» (Там же, с. 307).
Явился Петр I и осуществил необходимые преобразования, осуществил насильственно, никого не спрашивая (меньше всего – православную церковь, которую низвел до уровня государственного учреждения), не считаясь ни с кем и ни с чем. Он буквально поднял Россию на дыбы, что хорошо отражено словесно в известной поэме Пушкина, а пластически – в памятнике работы Фальконе. В сегодняшней России отношение к Петру разное, его очень недолюбливают те, кто считает себя единственными патриотами России. Они не понимают, что Россия, скорее всего, не пережила бы XVII век, если бы не петровские реформы. Тогда сопротивление насаждению западных обыкновений было очень сильно, но Петр преодолел его, не скупясь на крутые меры. Сейчас опять нарастает отторжение Запада, но вряд ли появится новый Петр – ему просто неоткуда взяться. Так что исход может быть всяким.
Все же не случайно в памяти народа только царь Петр остался как «Великий», и при опросах с целью выяснить, кого из государственных деятелей нынешние россияне считают самым выдающимся, он неизменно занимает первое место, опережая и Ивана Грозного, и Ленина, и Сталина. И это при том, что цена его преобразований была просто чудовищной: население сильно сократилось, народное хозяйство в целом пришло в упадок, нравственные основы жизни, как говорили тогда, «повредились».
Как считал В.О. Ключевский, до XVIII века русскому обществу была присуща цельность: «Боярин и холоп неодинаково ясно понимали вещи, неодинаково твердо знали свой житейский катехизис; но они черпали свое понимание из одних и тех же источников, твердили один и тот же катехизис и потому хорошо понимали друг друга, составляли однородную нравственную массу» (Там же, с. 13).
Невозможно отрицать, что в российском обществе обозначился духовный разрыв, который не изжит по сей день. Одни по-прежнему считают Запад враждебным России, другие зовут ее туда. Сам В.О. Ключевский настаивал на том, что Россия должна войти в Европу, не сливаясь с ней, жить с ней общей жизнью, но, риторически вопрошал он, «Жить общей жизнью значит ли жить одной жизнью?» (Там же, с.359).
Наши лучшие умы в целом чрезвычайно высоко оценивали деятельность царя-преобразователя, а самый могучий из них, В.С. Соловьев, писал: «Когда в Москве третьему Риму грозила опасность неверно понять свое призвание и явиться исключительно восточным царством во враждебном противуположении себя европейскому Западу, Провидение наложила на него тяжелую и грубую руку Петра Великого» (В. С. Соловьев. Сочинения в двух томах. Т.1, М., 1989, с.72). Более того, он сказал даже что «Петр Великий не недостаточно великий, а недостаточно человек» (Там же, с. 429). И еще он полагал, что «По общему своему смыслу и направлению реформа Петра Великого не была для русского народа чем-нибудь совершенно новым: она возобновляла и продолжала предания Киевской Руси, прерванные монгольским нашествием...» (Там же, с.414).
Новый порядок вещей был необходим, умом это сознавали все, в том числе и представители православной церкви, но сердце тяготело к старому порядку. По слову В.О. Ключевского: «…действия по преданию тверже действий по расчету, политика памяти последовательнее политики соображений… Пока заимствовали у Запада технические усовершенствования, промышленные и военные, общество, скрепя сердце, допускало западное влияние. Но когда это влияние стало проникать в понятия и нравы, против него поднялось сильное возбуждение…» (В.О. Ключевский. Указ. соч. с. 14-15). Петр и его преемники подавляли это недовольство, но подавить до конца не могли. Такие крупные мыслители, как Н.А. Бердяев и С.Н. Булгаков, уже в эмиграции пришли к выводу, что катастрофу ХХ века ускорило (и даже обусловило) то обстоятельство, что два последних наших царя и вовсе отказались от курса Петра, поддавшись соблазну славянофильства.
Снова и снова антизападничество заявляет о себе, в том числе и в образованном классе. «Время от времени, - пишет В.О. Ключевский, - на него находит какая-то волна: вдруг он закроет свои учебники и, высоко подняв голову, начинает думать, что Россия сама по себе, а Европа сама по себе, и мы можем обойтись без ее наук и искусств своими доморощенными средствами. Этот прилив патриотизма и тоски по самобытности так могущественно захватывает наше общество, что мы, обыкновенно довольно неразборчивые поклонники Европы, начинаем чувствовать какое-то озлобление против всего европейского и проникаемся безотчетной верой в необъятные силы своего народа… Такие пароксизмы заставляют думать, что в нашем отношении к европейской цивилизации есть какое-то крупное недоразумение…Восставая против этого (европейского. – И.П.) влияния, мы не стараемся ни закрыть его пути, ни заменить собственной самодеятельностью плоды чужой культуры. Мы поступаем подобно тем игрокам, которые бранят карты в антракте между двумя играми… Запад для нас и школа, и магазин полезных изделий, и своего рода курс исторических уроков… Это влияние пошло от того, что нам для успешного достижения наших национальных целей, понадобилась помощь Западной Европы… Чем кто больше любит свое отечество, тем настойчивее должен проводить это влияние. Всякий патриот должен был стать западником, и западничество должно быть только одним из проявлений патриотизма…И что же? Вышло все наоборот… Каким-то непостижимым и неожиданным образом западное влияние из культурного средства превратилось у нас в патологический симптом, в источник болезненных заблуждений». (Там же, с. 17-18). «Одни настойчиво доказывают необходимость для нас общеевропейского научного образования как единственного средства правильно понимать вещи, и, доказывая это, рисуют такое образование, которое едва ли приведет к пониманию чего-либо. Другие еще настойчивее начинают утверждать, что мы, русские, можем хорошо понимать вещи и без помощи научного образования, и, утверждая это, обнаруживают такое понимание, для которого действительно не нужно никакого образования» (Там же, с.300).
Среди тех, кто отстаивал самостоятельный путь для России, были славянофилы. Так называемые старшие славянофилы (И.С. и К.С. Аксаковы, И.В. и П.В Киреевские, А.С. Хомяков) были людьми большой культуры и безупречной нравственности. Они верили в высокое призвание России, но не закрывали глаза и на ее недостатки. И.С.Аксаков вопрошал Россию: «Отчего все, что ни посеешь в тебе доброго, всходит негодной травой, вырастает бурьяном да репейником? Отчего в тебе - как лицо красавицы в кривом зеркале – всякая несомненная, прекрасная истина отражается кривым, косым, неслыханно уродливым дивом?..” («Русь». 01.09.1884).
Это как-то перекликается с вопрошаниями П.Я Чаадаев, который считал, что в этом повинна наша историческая церковь: «Откуда у нас это действие религии наоборот? Не знаю, но мне кажется, одно это могло бы заставить усомниться в Православии, которым мы кичимся». (П.Я Чаадаев. Сочинения. М., 1989, с.40). Разумеется, славянофилы никак не могли согласиться с этим: для них как раз православие было источником силы России и в нем они видели источник ее будущего возрождения. Но при этом не закрывали глаза на горькую действительность, о чем свидетельствуют строки А.С. Хомякова о России:
В судах черна неправдой черной
И игом рабства клеймлена.
Постыдной лести, лжи тлетворной
И лени мертвой и позорной,
И всякой мерзости полна.
Именно эти слова побудили В.С. Соловьева сказать: «Неуклонно обличая грехи и болезни русской жизни, прямо и громко требуя для нее исправления и исцеления, деятельно поддерживая все начинания правительства, направленные к этой цели, славянофилы заодно с западниками сослужили добрую службу России и доказали на деле свой истинный патриотизм». Но потом пришли младшие славянофилы, для которых было характерно «преклонение перед татарско-византийской сущностью мнимого русского идеала» (В.С. Соловьев. Указ. соч., с. 465). Для них «…глубочайшей основой славянофильства была не христианская идея, а только зоологический патриотизм, освобождающий нацию от служения высшему идеалу и делающий из нации предмет идолослужения» (Там же, с. 630-631).
П.Я Чаадаев писал: «Прекрасная вещь - любовь к отечеству, но есть нечто более прекрасное – это любовь к истине» (П.Я. Чаадаев. Сочинения. М., 1989, с. 140). Он считал, что служение истине и есть лучшее служение отечеству. Тут он, как ни странно, перекликается с Ф.М. Достоевским, которого никак не зачислишь в его единомышленники. Но и Достоевский утверждал нечто сходное: «Правда выше Некрасова, выше Пушкина, выше народа, выше России, выше всего, а потому надо желать одной правды и искать ее, несмотря на все те выгоды, которые мы можем потерять из-за нее, и даже несмотря на все те преследования и гонения, которые мы можем получить из-за нее» (Ф.М.Достоевский. ПСС. Т.26. Л., 1984, с.198-199).
«Темная сторона», которую так ясно видели старшие славянофилы, взяла верх над светлой, отрицать существование которой было бы бессмысленным. Именно к ней с самого начала принадлежали и евангельские христиане России, которые не участвовали «в делах тьмы», не убивали своих пасторов и не громили свои молитвенные дома. О происшедшем в России много говорили жившие тогда наши мыслители, и говорили очень мрачно. Один из самых оригинальных, В.В. Розанов в «Апокалипсисе нашего времени» сквозь голодный бред («Булочки, булочки… Хлеба пшеничного… Мясца бы немного…») вещал: «Попам лишь непонятно, что церковь разбилась еще ужаснее, чем царство. …Значит, Бог не захотел более быть Руси. Он гонит ее из-под солнца. «Уйдите, ненужные люди». …Земля есть Каинова, и земля есть Авелева. И твоя, русский, земля есть Каинова. Ты проклял свою землю, и земля прокляла тебя. Россия похожа на ложного генерала, над которым какой-то ложный поп поет панихиду. На самом же деле это был беглый актер из провинциального театра».
А С.Н. Булгаков обнаружил, что «…народ наш… ведет себя просто как хам и скот, которому и вовсе дела нет до веры. Как будто и бесов-то в нем никаких нет, нечего с ним делать им. От бесноватости можно исцелиться. Но не от скотства… Да и что можно сказать о тысячелетней церковной культуре, которая без всякого почти сопротивления разлагается от демагогии? ...Уж если искать виноватого, с которого можно, действительно можно спрашивать, таковым будет в первую очередь русская церковь, а не интеллигенция…Боже мой, неужели даже все происходящее теперь с Россией неспособно освободить русские головы от славянофильского тумана? Иногда…прямо кажется, что эта мечтательность вреднее, ядовитее даже социалистического бреда» (Вехи. Из глубины. М.,1991, с.316, 317, 327, 350). Не будем фарисействовать, но все же отметим, что евангельским христианам России никак нельзя адресовать упреки С.Н. Булгакова.
Вроде кончилась эпоха «социалистического бреда», а славянофильский туман, кажется, сгустился еще плотнее, опять звучит «За здравие», опять льстецы твердят России все те же лозунги, однажды уже приведшие к катастрофе. Обеспокоенность судьбами России понять можно, беспокоиться действительно есть о чем, но предлагаемые способы возрождения отечества вызывают большие сомнения.
Что сейчас Создается впечатление, что у нас очень быстро и очень основательно забыли собственную историю ХХ века, века великих гонений за веру. С легкостью необыкновенной сами себе простили всё, сами себе отпустили все грехи и без всякого основания полагают, что Господь тоже их простил. Однако никто не может сказать с уверенностью, что такие преступления перед Богом и его святыми обязательно будут прощены. Бог карал многие великие народы и великие государства за ослушание и непотребство.
И есть в России люди (в том числе православные), которые полагают, что гнев Божий не утолен, и предрекают очень мрачное будущее нашей стране. «За упокой» тоже звучит достаточно отчетливо, они считают, что многие признаки указывают на такой исход, и с ними согласно не так уж мало аналитиков.
Настораживает вот что: чем значительнее личность, тем мрачнее его прорицания о том, что ждет нашу страну. Уже говорят, что Россия «тающая льдина», что она исчезает с карты мира, а русский народ – из истории («Быть ли нам, русским?» - название одной из глав книги А.И. Солженицына «Россия в обвале»), что Россия неизбежно станет мусульманской (это утверждают и некоторые православные мыслители). Все это подкрепляется печальной статистикой, данными о падении производства, распаде социальных связей, об утрате нравственных ориентиров, об общей деградации общества.
Естественно, всякий человек, которому небезразличны судьбы родной страны, должен всеми силами противиться такому развитию событий. Мы, баптисты, - законопослушные граждане, мы болеем за Россию, молимся за нее, за «вразумление начальствующих». Мы желаем блага России и можем дать ей многое. Во-первых, у нас есть Слово Божие, которое мы несем людям. Во-вторых, для многих россиян именно баптисты стали примером и образцом как служения Богу, так и служения ближнему. Вспомним А. И. Солженицына, который писал о нас в «Архипелаге ГУЛАГ»: «Вера у них – очень твердая, чистая, горячая, помогала им переносить каторгу, не колебнувшись и не разрушившись душой. Все они честны, негневливы, трудолюбивы, отзывчивы, преданы Христу».
Россию давно разрушает пьянство, которое только усилилось за последние годы: сейчас в России много мест, где с утра не встретишь трезвого человека. Но именно баптисты придерживаются в России полного запрета на употребление спиртного. Они же являются образцом трудолюбия и честности, умения держать слово, всегда готовы прийти на помощь слабому. Но, как ни грустно это признавать, бывает, что как раз именно такие положительные качества, столь нужные нашему народу, вызывают у некоторых резкое неприятие: «Надо пить-гулять, как мы, а эти работают и не воруют!» Опросы показывают, что более 60 процентов россиян не видят ничего зазорного в воровстве и при случае сами готовы украсть, что практически 100 процентов наших сограждан считают ложь вполне допустимой. Надо ли удивляться, что России никак не удается занять достойное место в мире?
Поражает вот еще какое обстоятельство. Самые мрачные пессимисты – это как раз люди, которые громче всех других говорят о необходимости и вроде бы даже неизбежности возрождения величия России – как они его понимают. А понимают они его в «тамерлановском смысле» (выражение В.С. Соловьева). И тем не менее именно они увереннее всех других предсказывают России гибель, расходясь здесь даже с Чаадаевым, который, несмотря на все его горькие слова о России, провидел для нее великое будущее. От тех, кто громче всех хвастливо заявляет: «Всех поубиваем!», чаще всего слышится знакомое русское: «Все одно нам пропадать, братцы!», и те, кто говорит о грядущем величии России, вроде уже похоронили ее в сердце своем.
Юрий Кузнецов, несомненно, один их крупнейших современных поэтов России патриотического лагеря, недавно отошедший в вечность, писал:
России нет. Тот спился, тот убит,
Тот молится и дьяволу, и Богу.
Юродивый на паперти вопит:
Тамбовский волк выходит на дорогу!
Вообще тема «Ты умрешь, Россия-мученица» становится едва ли не ведущей. И не только в художественной литературе – она же звучит в религиозной публицистике. Один из популярнейших православных авторов, А. Кураев, вещает в одном из интервью: «В историческом смысле я пессимист, и мне кажется, что большевистский режим сломал хребет русскому народу. Поэтому сейчас русский народ похож на собаку, которая еще может лапками скрести, но ни свою конуру, ни хозяйский дом охранять не может». («Огонек» №36, ноябрь 1999). Он же заявил на Рождественских чтениях 2006 г., что до появления Московского Халифата осталось очень мало: «Это не пророчество, а простая математика. Нам осталось 60 лет до наступления Московского халифата, и это – “при хорошей погоде”, то есть если в ближайшее время не случится войны, экологической катастрофы и других подобных катаклизмов… Если учесть чудовищную ситуацию в сфере демографии, темпы падения рождаемости – нам просто ничего другого (кроме перспективы халифата. – И.П.) не остается».
Или такой вот пассаж из «Русской недели»: «Прежде чем говорить есть ли у России будущее, надо еще понять, есть ли у нее настоящее. То, что Россия была, это несомненный факт. Была мощная и самобытная культура, ярко выразившая себя и в сфере государственной жизни, и в сфере народного быта, и в духовно-нравственной, и в философской мысли… Есть ли Россия еще и сейчас, - вот в чем вопрос… Читая, например, написанное Киреевским о русском народе (не бытовые зарисовки, а именно раскрытие основополагающих принципов отношения русского человека к миру, к людям, к власти, к вере, к жизни, к смерти, - то, что нынче называется менталитетом), с болью сознаешь, что этого народа, видимо, нету больше. Русские люди есть еще, хоть их и немного, а народа русского, скорее всего, уже нет».
Философ Александр Зиновьев, перешедший на антизападнические позиции, говорит по ТВ то же самое: «Русского народа больше нет!» Столь же пессимистичен Виктор Астафьев, на каком-то этапе своего творческого пути не чуждавшийся шовинистических обертонов, писал в «Ловле пескарей в Грузии»: «Страна с почти нетрудоспособным населением… массой больных физически и психически; страна, где смертность все стремительнее опережает рождаемость, страна, где сидят в тюрьмах миллионы людей и еще миллионы целятся туда попасть; страна, где военщина делает вид, что сокращается и перестраивается… страна, где воровство и пьянство сделались нормой жизни; страна, в которой вымирает или уезжает за рубеж порядочный, талантливый, умный народ; страна, утратившая духовное начало… страна, захлестнутая пошлостью, с цепи сорвавшимся блудом, давно уже отравленная потоком суесловия и торжествовавшей прежде и торжествующей поныне лжи, полупрофессиональности, лени…» И даже: «Народ становится все хуже и подлей, особенно наш, полусельский- полугородской, — межедомок ему имя». И печальный вывод: «“Народ нам не спасти уже…”».
Такой несомненный патриот России, как А.И. Солженицын, высказывающий наиболее трезвые мысли относительно того, «Как нам обустроить Россию», говорил в телеинтервью 25.09.2005 «…меня не слушают, я ничего не могу поделать!»
Замечательный поэт Тимур Кибиров пишет:
Только вымолвишь слово «Россия»,
а тем более «Русь» — и в башку
тотчас пошлости лезут такие,
враки, глупости столь прописные,
и такую наводят тоску
графа Нулина вздорное чванство,
Хомякова небритая спесь,
барство дикое и мессианство —
тут как тут. Завсегда они здесь.
И еврейский вопрос, и ответы
зачастую еврейские тож,
дурь да придурь возводят наветы,
оппонируют наглость и ложь!
То Белинский гвоздит Фейербахом,
то Опискин Христом костерит!
Мчится с гиканьем,
лжётся с размахом,
постепенно теряется стыд.
Русь-Россия! От сих коннотаций
нам с тобою уже не сбежать.
Не РФ же тебе называться!
Как же звать? И куда ж тебя звать?
А Булат Окуджава писал:
Пока от вранья не отвыкнем,
Традиции древней назло,
Покуда не всхлипнем, не вскрикнем,
Куда это нас занесло?
Пока покаянного слова
не выдавит впалая грудь,
придется нам снова и снова
Холопскую лямку тянуть.
Итак, хотя похвальба и «За здравие» не умолкают, еще громче звучит «За упокой», для многих гибель России – совершившийся факт, они ее уже отпели и похоронили. Такой мрачный настрой можно было бы отнести на счет свойственного русскому дискурсу обыкновению сгущать краски, но тут, видимо, пессимизм имеет основания. Правильного ответа, похоже, никто дать не в состоянии – ни хвалители, ни хулители, ни те, кто «за здравие», ни те, кто «за упокой».
Складывается впечатление, что временами исчезает даже элементарный здравый смысл, не говоря уже о смысле религиозном, который все реже встречается в писаниях на темы о судьбах нашей страны. Но все-таки встречается, хотя его явно заглушают. Мы уповаем на прощение, молимся, чтобы печальная участь миновала нашу страну, обошла ее, чтобы Господь простил Россию, но знаем, что восторжествует Его воля, не наша. Мы, баптисты, - законопослушные граждане, мы болеем за Россию, молимся за нее, за «вразумление начальствующих». Мы желаем блага России и можем дать ей многое.
Российское общество болеет тяжкими недугами, причем иные аналитики описывают их даже как проклятия. На сайте, известном своей приверженностью национализму, читаем такой текст: «Природу родового проклятия русских, несущих тяжелейший крест своей истории в виде бесчинствующих, непотребствующих, губящих без смысла и счету соотечественников собственных выродков во власти, исчислить, проявить почти невозможно, как и всякий промысел судьбы. Можно лишь поразмыслить над некоторыми очевидными составляющими этой непомерно тяжелой нашей национальной судьбы. Бесспорным является то, что в русском народе предельно жестоко происходит нравственная поляризация меньшей части отъявленных негодяев, богоборцев и остальных людей, остающихся достойными в любых искушениях, испытаниях судьбы. Непреодолимая брезгливость нравственно состоятельных людей ко всякого рода мошенничествам, обманам, клятвопреступлениям, наживе любой ценой, насилию во имя обретений понуждает их полностью устраняться от грязной и кровавой свалки за власть, деньги, собственность, карьеру, награды, отличия, звания и тому подобные «подвиги» житейской человеческой практики. Поле власти, денег почти полностью остается за недостойными, которые с упоением и страстью на всю жизнь погружаются в это смрадное месиво. А состоявшиеся во власти и богатстве из них уже могут позволить себе одно из своих «высших» удовольствий: глумиться на все лады над достойными, обретающимися их стараниями и алчностью у социального «дна», классифицируя их публично как «стадо баранов» и «грязных скотов», «тупых животных» и т. п. При этом искренне веря в свою «богоизбранность», вседозволенность по отношению к судьбам достойных, нормальных людей: кого — на строительство каналов, кого — в окопы, кого — в колхозы за грошовую (крепостную) оплату, кого — в шахты, на лесоповалы, кого — в бордели, на запчасти и т. п. Для вящей убедительности своей «богоизбранности» (самим себе и себе подобному окружению) напяливают на себя пурпурные, белоснежные мантии, мундиры с золотым шитьем, бриллиантовые звезды и много прочего подобного — чтоб ни у кого уже не возникло никаких сомнений относительно их родства по прямой линии с солнцеподобным языческим богом. Этот «аргумент» действует наповал на многих. Изгаляясь от веку во все новых видах непотребств и гнусностей, эта порода вроде бы русских причиняет большинству достойных русских невероятные, практически не встречающиеся в жизни ни одной другой нации страдания — моральные и физические. В самых разнообразных, весьма изощренных формах, самыми различными по гнусности способами, приемами, средствами» (http://www.ari.ru/publication/print/?id=203)
С этим можно не соглашаться, но вот что несомненно. До 10 процентов поступивших в школы не могут осилить программу. В среднем по стране призывные комиссии признают ограниченно годными к военной службе 54 процента призывников. По количеству самоубийств Россия занимает третье место в мире: ежегодно в стране их совершается около 50 тысяч. Убийств — около 40 тысяч. В стране более 2 млн. безнадзорных и беспризорных детей живут в подвалах и на чердаках, промышляя главным образом воровством. Каждый четвертый мужчина в нашей стране — бывший заключенный. Из миллиона российских заключенных 100 тысяч больны туберкулезом в активной форме. Традиция алкоголизма на наших глазах дополняется растущей наркоманией. Уровень смертности от алкогольного отравления составил 35 тысяч смертей в год. Самое печальное – население России каждый год сокращается чуть ли не на миллион.
Значительная часть общества демонстрирует психологическую и культурную неготовность к жизни по-новому. Миллионы людей ориентированы на доживание. Почему это происходит? Ученые дают много объяснений, но упускают из виду главное – отношения человека с Богом, которые в России были осквернены в минувшем веке. Это в России дети Божьи испытали чудовищные преследования, это в России неслыханно глумились над верой.
Нашу страну постигли многие трудности. При их объяснении ссылаются, прежде всего, на экономику, исходя из неверной предпосылки, будто она определяет все. Слов нет, она важна, но важнее всего отношения человека с Богом. Опыт свидетельствует: экономика лучше всего у тех, кто осознал свою ответственность перед Ним и трудится «как для Господа». В ХХ веке у нас в стране человек, лучшее творение Божье, был превращен в придаток экономики (в которой, заметим попутно, тоже разбирались очень плохо) и государства. И как у фарисеев человек был для субботы, а не суббота для человека, так у нас человек был (и остается?) для экономики, а не экономика для человека. Результат известен – человек деградировал, а с ним и экономика.
Общество явно деградировало, процветает культ насилия, открытый разврат, нагло заявляют о себе откровенные содомиты. Некоторые уповают на власть, которая всегда играла в России огромную роль, но и тут мало поводов для оптимизма. В речах высшего эшелона власти ключевым словом часто выступает слово «распад». На вершине власти стекается вся информация о положении страны, о ее проблемах, о вызовах ее существованию. Там по необходимости острее чувствуют эти вызовы. И высшие чины России неизменно говорят о себе, что это они не допустили распада России, и видят в этом свое главное достижение. Об этом говорит сам Президент («Эпидемия распада к тому же перекинулась на саму Россию» - говорил он о начале своего правления в Послании 2005 г.), об этом же говорят его ближайшие сотрудники. Значит, есть она, эта опасность, не случайно так часто говорят о ней наши руководители.
Сколько ни твердят о монолитном единстве России, а сепаратистские движения, оказывается, существуют чуть ли не во всех регионах России – от крайнего Запада (где говорят о грядущем воссоздании Кенигсберга как немецкого города) до крайнего Востока (где все чаще поминают добрым словом Дальневосточную республику и недобрым – «желтую угрозу»). Нас утешают: «Это не более, чем эмоции», но и это плохо – эмоции тоже имеют обыкновение иногда воплощаться сначала в концепции, а потом, бывает, и в жизнь. Плохо будет, когда не в Прибалтике, а в Новгороде и Твери начнут предъявлять претензии Москве, припомнят, когда и как она присоединила эти города и княжества. Встречаются уже в интернете сентенции вроде: «Ну Москва, ну еще на семьдесят верст вокруг, а остальное все ворованное».
Самое печальное, что и низы, похоже, смирились с идеей гибели России. Вот довольно типичное высказывание, почерпнутое из Интернета: «Российская деревня погибла. Пустые деревни. Потухшие взоры людей. Умирает Россия!» Таких речений – тысячи, мы слышим их со всех сторон. Вот еще пример с какого-то форума: «Сначала большевики уничтожили и выгнали все думающее и инициативное в России. Потом они убили или выгнали священников, писателей, философов и т.д. Потом они убили 10 миллионов из русского крестьянства. Потом стреляли просто наугад и убили около 12 миллионов. Потом на войне, которую они случайно не проиграли, было убито 28-30 миллионов. Потом еще лет семь они стреляли наугад. Потом народ примитивно спаивали и много раз грабили. Потом они выгнали из страны 3 миллиона умных и образованных евреев, трудолюбивых немцев. Потом большевики… закончились. А вот то, что осталось в сухом остатке и есть новый человек. Вор, пьяница, бездельник, завистник.. Остатки разумного и светлого продолжают утекать из России. Новый человек родит детей, дети внуков… Таких же воров, пьяниц и завистников.... Потом… А вот что будет потом, уже в скором потом, даже предсказать и оценить невозможно. История человечества не имеет такого опыта...» Чуть ли не во всех городах уровня ниже областного: «…заросшие газоны, нестриженые кусты, облупившиеся фасады, исчезающие автобусные маршруты, полуразбитые памятники, неухоженное кладбище, неорганизованный рынок».
Народу присуще некое интуитивное знание, предчувствие собственной судьбы, только никто этим знанием и предчувствиями не интересуется. А выявить, что именно наш народ думает о своем будущем не так уж сложно: достаточно в часто устраиваемых в наше время опросах поставить вопрос: «Как по-вашему, что изливает Господь на Россию – Свой гнев или Свою любовь?» Не берусь точно предсказать результат, но, полагаю, он будет вовсе не оптимистическим. Потому что хотя люди у нас и склонны к самовосхвалениям, но и здравого смысла не лишены, и он обязательно скажется при ответе на поставленный выше вопрос. Наша скорбная (особенно для христиан) история ХХ века заставляет гадать: можно ли еще осуществить идею Шувалова-Солженицына о сбережении народа, или время уже безнадежно упущено?
Мрачным оценкам пытаются противопоставить оптимистические сентенции о том, что обрушивающиеся на страну несчастьях свидетельствуют об особой Божьей любви, как призывают это делать иные голоса. Не убеждают ссылки на то, что и доходы растут, и машин на улицах стало больше, и за границу люди стали ездить – а это, мол, неоспоримые свидетельства процветания. Но этому мало кто верит – тут одно сокращение численности коренного населения России вкупе с алкоголизмом и наркоманией перечеркивают весь оптимизм. Все чаще говорят – и не без оснований, что в России «что-то надломилось». И в самом деле надломилось. Даже вопрос о земле перестал волновать людей, а ведь до революции главным для русских крестьян был как раз вопрос о земле – ради нее они хватались за топоры и вилы, шли за даже не очень добросовестными людьми, обещавшими землю, как это сделали большевики. Но потом те же большевики, по выражению А.И. Солженицына «ломали становой хребет страны», и, кажется, сломали - тут А.Кураев, скорее всего, прав. Во всяком случае в наши дни вопрос о земле уже не очень волнует сельского жителя. Что-то непонятное и не очень честное происходит с «паями», фермерство не приживается, в деревнях многие дома стоят заколоченными, поля запущены, зарастают кустарником и лесами… И это не в какой-то глуши, это в самом сердце России – такую картину безлюдья и запустения я наблюдал, проезжая на машине из Москвы в Брянск на конгресс «Преображение-2004» и обратно. А поговорить с людьми, так картина становится еще безотраднее.
Безрадостный пейзаж, безрадостные разговоры, безрадостные перспективы. Свидетельств тому приведено уже немало, но трудно удержаться и не привести еще один. В получившем некоторую известность «Проекте Россия», предусматривающем установление в России православной монархии, дается такая рекомендация: «Раз у нас нет сил остановить разрушение, самым оптимальным вариантом является сохранение нынешнего темпа разрушения». Такой мрачный настрой свидетельствует об утрате воли к жизни, похоже, люди смирились с идеей «Все равно нам пропадать!»
Но все-таки – неизбежен ли конец? Верить в это не хочется.
(окончание следует)
